Ефрейтор Икс [СИ] - Сергей Лексутов

— Забирайте все, и пошли на свежий воздух. Весна ведь…

Кузьменко осторожно выговорил:

— А если засекут?

— Не засекут… — обронил Павел, прихватывая телефон.

Между насыпью кровли капонира и горкой приемопередающей кабины, была довольно уютная выемка в земле, заросшая густой травой. Даже теперь, когда еще свежая трава не пробилась, многолетний слой пружинил под ногами. С какой стороны ни подходи к станции, а пирующую компанию ни за что не разглядишь.

Лаук расстелил плащ-палатку, и на середину выставили бутылки, закуску. Откуда-то как призрак возник Котофеич. Кузьменко, случайно бросив взгляд назад, вдруг наткнулся на два глазища, горящих желтым светом, серьезно и хмуро глядящих на него. Он аж вздрогнул.

— Тьфу, леший!..

Павел проворчал:

— Это не леший, а Котофеич. Мой заместитель.

Кот деликатно уселся на плащ-палатку рядом с Павлом. Никанор деловито откупорил бутылку. Нарезая сало, Лаук со смехом сказал:

— Хорошо, когда появляются хитрые салаги…

— Это почему? — машинально спросил Никанор.

— Старичкам выпивку обеспечивают…

— Ну и что такого… — пожал плечами Никанор. — Положено. Да и за знакомство не грех… К тому же ребята не молодые, от стакана не окосеют.

На Сашку, видимо, опять накатило. С ним это иногда бывает.

— Подмазываются к нам, старикам. Не видишь, что ли?

— Ну, подмазываемся! — Задорожний исподлобья посмотрел на Лаука. — Мы не в том возрасте, чтобы от пацанов, на пять лет младше себя, терпеть всякое…

Кузьменко толкнул его в бок, испуганно посмотрел на Лаука и Павла.

— Ну, вот и прекрасно, — спокойно проговорил Сашка. — Вот и выпьем за то, чтобы всегда знать, кто есть кто…

Он опрокинул стакан в рот, шумно проглотил. Похрупывая крепеньким маринованным огурчиком, посмеиваясь, проговорил:

— Промахнулись вы, ребята, нет в нашей роте дедовщины.

— Везде есть, а у вас нет?.. — недоверчиво пробурчал еще не остывший Задорожний. — Парня в самоход, в магазин гоняли… А вдруг бы попался?

— Не твое дело! — вдруг взорвался Никанор.

Задорожний пожал плечами, и принялся равнодушно жевать сало с хлебом.

— Погоди, Никанор, — вмешался Павел. — Во-первых, салагам положено, а во-вторых, я его послал, я его в случае чего и прикрою. Он нам купил, что нам надо было, но и свои, с его призыва, скинулись. Так что, всем хорошо. У нас порядки идиотские; в увольнительные не отпускают во избежание пьянок и ЧП.

Хмель пошел по жилам, нервы размякли. Никанор принялся разливать по второй. Лаук серьезно проговорил:

— Котофеичу не наливай. Он пьяный дурной…

— Что, правда? — изумился Задорожний.

— Конечно, — серьезно проговорил Лаук, нарезая колбасу ломтями. — Прошлый раз Никанор ему на палец в стакане налил, так он три часа по казарме носился, на всех кидался. Командир за ним с пистолетом бегал. Думал, сбесился.

Лаук сунул Котофеичу в пасть добрый шмат колбасы. Сквасив брезгливую физиономию, кот из вежливости сжевал ломоть. После чего из любопытства сунул нос в стакан Павла. Павел подхватил стакан, сказал:

— Еще чего… Потом штаны зашивай после твоих когтей…

Похоже, хохлы поверили, что кот — законченный алкаш. Котофеич не обиделся, прилег на плащ-палатке, равнодушно глядя желтыми глазищами на сало и колбасу. Он давно уже отвык от цивилизованной пищи.

Задорожний спросил:

— Кто сало солил?

— Я, — мотнул большим, размякшим и раскрасневшимся лицом Никанор.

— Что, в расположении есть свинарник?

— А как же. И свиней взвод… — проворчал Лаук. — Если роту не считать…

— Ладно. Если старшина будет колоть свинью, засолю сало по-хохляцки.

Никанор разлил по третьей. В голове у Павла уже основательно шумело, веки отяжелели, давала о себе знать бессонная ночь. Осушив стакан, Кузьменко мечтательно проговорил:

— Осенью в отпуск бы съездить…

— Ага, съездишь… — саркастически засмеялся Лаук. — В наших ротах только стукачи в отпуска ездят.

— Ну уж, ты ляпнешь… — еле ворочая непослушным языком, проворчал Павел.

— А что?! — Сашка резко повернулся к Павлу. — Помнишь из того весеннего призыва Ваньку Голынского? Почему он два раза за службу в отпуск ездил, а дембельнулся сержантом, хоть и просидел почти год на кухне поваром? А мы с тобой, операторы первого класса, ни разу даже в увольнении не были.

Павел пожал плечами. Вспоминать Голынского ему было противно.

— Можно и по-другому в отпуск съездить, — пожал округлыми плечами Кузьменко. — Тут вокруг расположения проволока чисто символически натянута…

— Ага, — ухмыльнулся Никанор, — и диверсанты со шпионами стаями шастают… Наши станции, даже когда новыми были, ни одному шпиону нафиг не были нужны. А теперь и подавно.

— При чем тут шпионы? — заговорщицки хихикнул Кузьменко. — Забредет какой-нибудь пьяный гражданский… Как по уставу положено? Первый выстрел в воздух, второй, если нарушитель не останавливается, в него. А можно наоборот… Как потом что докажут?

Лаук коротко хохотнул:

— Верно говорят: бодливой корове Бог рогов не дает. У нас патрульные ходят с пустыми карабинами. Так что, придется тебе палить из лука репчатого…

— Интересно… Мы в полку были раз в наряде, там по три обоймы выдавали…

— Там есть что воровать: там, в складах полушубки, ткань для офицерских мундиров… Да мало ли еще чего?

Павел полез в карман, достал патрон, подкинул на ладони:

— Могу подарить… Я ж не смогу убить человека только ради того, чтобы домой на десять дней съездить…

Кузьменко натянуто засмеялся, проговорил:

— Шуток не понимаешь?..

— Я, понимаешь, учебку проходил в Барабинской роте. За год до меня там случай был. Два корефана служили, не разлей вода. Один пошел в самоволку, другой патрульным стоял. Ну, тот из самоволки возвращается, идет полем, пролез за проволоку. От него до вышки метров восемьсот, если не километр. Ну, этот, патрульный, пошутить решил. Зарядил патрон, и бахнул не целясь. Мол, все равно не попаду… Точнехонько в лобешник засадил! Грохнул своего кореша, короче… Вот такие штучки Господь иногда откалывает…

Никанор разлил следующую. Выпив, Павел ощутил, что век поднять уже не в состоянии. Пристроив голову на телефон, ощутил, как куда-то проваливается, в мягкое, теплое, темное… Голоса все удалялись и удалялись…

Проснулся он оттого, что кто-то тряс его за плечи. Над ним склонялся Лаук. Увидев, что он открыл глаза, проговорил:

— Пошли в роту, поспишь до обеда. Во, разморило салагу…

— Сам ты салага… — проворчал Павел, стягивая сапоги. Солнце приятно пригрело один бок, к другому уютно привалился Котофеич и дрыхнет на спине, смешно сложив лапы на животе. — Ты бутылки выбрось в старый капонир… — и, пристроив голову рядом с телефоном, на мягкий бугорок, снова закрыл глаза.